Голод в Мингрельской

Пояснительная записка
 к материалам по теме «Голод на Кубани: 1932–1933 г.»

Данная выборка – это лишь часть материалов по данной теме, хранящихся в архиве Научно-исследовательского центра традиционной культуры. Формирование базы данных по голоду началось в 1975 году и продолжается в настоящее время в ходе комплексных исторических и фольклорно-этнографических полевых исследований, проводимых Кубанской фольклорно-этнографической экспедицией НИЦ ТК.

В процессе исследований использовался метод интервью, беседы, которые документировались и фиксировались с помощью магнитофонов, диктофонов и, реже, видеокамеры. Оригиналы на аудио- и видеоносителях зарегистрированы и хранятся в архиве НИЦ ТК. (Многие из них, к сожалению, из-за недолговечности носителей, отсутствия необходимых условий и средств хранения, техники для оцифровки, находятся в угрожающем состоянии и могут быть безвозвратно утрачены).

По содержанию, в большинстве своём, изложенные материалы – это воспоминания жителей Кубани – очевидцев и участников трагических событий 1932 – 1933 гг. Т.е. предлагаемые материалы представляют собой не научную или политическую интерпретацию, а своеобразный исторический документ (свидетельства очевидцев).

При выборке и подготовке материалов к печати вмешательство в содержание интервью со стороны научных сотрудников, занимавшихся этим, было минимальным и на содержание, объективность информации не влияло. Тем не менее, следует иметь в виду, что в одних случаях использовался метод «полной / дословной расшифровки» (с сохранением диалектной речи), а в других – «метод пересказа и обобщения».

Географически материал охватывает Краснодарский и Ставропольский края, территории Республики Адыгея и Карачаево-Черкесской республики, тех населённых пунктов, которые ранее относились к Кубанскому казачьему войску и входили в состав Кубанской области.

В этническом, конфессиональном, сословном отношении материалы дают представление о состоянии и положении во время голода восточнославянского, православного населения: русских, украинцев, белорусов, кубанских казаков, казаков и иногородних.

В интервью имеются косвенные свидетельства о положении дел в этот период в Закавказье и в северо-кавказских (исламских) обществах.

В материалах представлены свидетельства, относящиеся как к бывшим черноморским станицам (основывавшимися украинцами), так и к линейным (заселявшимися русскими), а также с изначально смешанным в этническом плане населением (Закубанье, ряд населённых пунктов Ставрополья, КЧР).

Следует также иметь в виду, что в процессе и после образования ККВ, этническое самосознание и этническая идентификация казачества (русских и украинцев) претерпели существенные изменения, в т.ч. в черноморских («украинских») станицах в основном была утрачена жёсткая этническая идентификация себя с украинцами.

Каждый, кто ознакомится с этими материалами, увидит очевидное:

1. «Искусственный», спровоцированный характер голода 1932 – 1933 гг. и его связь с политикой депортации, коллективизации, с созданием коммун, колхозов.

2. Ужасающие масштабы и последствия голода для восточнославянского православного населения Кубани (юга России), как для «украинцев», так и для «русских», как для казаков (в основном), так и для неказачьего населения.

Голод в значительно меньшей степени коснулся, или вообще не затронул, Закавказье (Грузия, Азербайджан, Армения) и коренные северокавказские народы.

В целом же этнический подход, голод, как инструмент этнического геноцида, маловероятен. Каток голода прокатился через все «житницы» России, независимо от этнического состава населения этих территорий.

Об этом красноречиво свидетельствуют и события на Кубани.

Вне зависимости от исходного этнического состава населения, на юге и севере, западе и востоке края проводилась одна и та же по форме и содержанию репрессивная политика. Абсолютно одинаковыми были и её последствия.

С меньшими потерями перенесли голод те станицы и хутора (бывшие «линейные» и «черноморские»), которые соседствовали с этническими территориями северокавказских народов, были расположены в предгорных, лесных районах, вблизи лиманов и вдали, (в «глуши») от административных центров.

Осмысление этого вопроса «неожиданно» актуальным оказалось только в начале XXI в.

В подготовке материалов принимали участие научные сотрудники НИЦ ТК: Т.А. Бондаренко, В.В. Воронин, И.Ю. Васильев, А.И. Зудин, И.А. Кузнецова, М.А. Лященко, О.В. Матвеев, С.Н. Рыбко, Э.Г. Шевченко.

Директор НИЦ ТК Н.И. Бондарь

Абинский р-он КФЭЭ-2000.
АК 2185.
Станица Мингрельская.
Инф.: Дамницкий Сергей Емельянович (1917 г.р.)

[привели].«Тоди було пэрэд 33м годом, 32-й, ото возы iидуть, гарба iидэ и красный флаг, на флагу, – «дайте на красный обоз». Хто видро там…, у кого есть. Ну, люды шо-нибудь давалы. Вобще сама природа подсказала, шо будэ голод, хто закопав зерно… А если напышуть [люди], та найдуть у тэбэ закопанэ, то… […]. Сыдю, на мэлнычку мылю, кукурузу, шоб кашу маты зварыла, придсидатель Совета линейкой заiижжа: « Ну вот, казачка, шо мэлыш?», – на матерь. – «Та мылю, дитэй кормыть». «А, хай дохнуть казачата», – кажэ. «Хай дохнуть твои казачата […], давай топор». Топор маты дала, вин поколов на отаки кускы [мельничку]. «Кормы тэпэр своих казачат». Хамство, я б сказал, если б щас быть на войни, пэрвого я б убыв як собаку [председателя]». Тоди козакив ны ставылы ни бригадирами, тика «городовикив». Кое-хто зымли и ны чув, и ны бачив, бригадирамы поставылы […]. Умыралы [от голоду] вэсной. Отут двое лыжалы. И вызты ж никому, и яму копать, и гробив ни с чого робыть, досок нэма [нет], так замотають у кой-шо, на кладбыще отвызлы […]. Пэрэмэрла станыця… А там за Кубанью особенно, там ото Полтавська станыця […], там же шо, забунтувалы козакы […]. Ну дак еи окружилы потом. […]. Каганович потребовал войска там, русськи войска, солдат, и прыказав стрылять. А оны ны стриляють, солдаты. Солдат Русських всих отвылы, а «нацмэнив», казахстанскую дивизию привызлы.Так воны там далы пэрэпалу, так вона и стала Красноармейска […].

КФЭЭ-2000.АК 2186.
Станица Мингрельская.
Инф.: Бирюк Иван Артемович (1918 г.р.), казак.
[i] […] Скажу прямо, просто ограбылы народ, забралы продукцию всю. В 33-м году ще батько живый був, мама жива була, и нас три брата и систрёнка. Оцэ нас семья осталась. Дедушка з намы жив, а потом низзя було. Такый закон був, шо низзя вмисти було жить. Дедушка пишов на квартиру, бо дом у нас забралы. Мы построилы, уже з батьком, кой-яку там завалюшку, у нас пустый план там був. И посадылы мы там […] кукурузы багатэнько [за хутором]. Кукуруза уродыла хороша […]; забралы у нас до чиста всэ. Спициальна була комиссия така. Прыходять до тэбэ домой с жилизнымы ципкамы, гостри, заточени. […] По двору прощупають. Ны закопав нигдэ? Провирять и у синови, и на потолках, всэ провирять. Дэ шо найшлы – забралы. Вот кукуруза, як узналы шо в нас есть, план со двора: сигодня – сто килограмм, завтра сто пидисят, а послезавтра – триста. И так каждый дэнь новое. И пока полностью забралы. Потом прышлы и корову забралы, и всё […]. Така установка була [чтоб люди умирали], потому-шо там, за Кубанью, там раньше произвылы. Там двацать восьмого уже голодовка началась, у нас в 33-м полностью була голодовка, потому шо вэсь народ из-за Кубани хлынув сюда, тут ище був кой-как хлеб, то квасоля там, то горох у людэй пооставался. И тым люды пэрыживалы [выживали]. А ти виттиля вжэ люды як хлынулы, уже пухли, полуголодни. А потом ужэ тут яки дэ прыстроилысь, моглы спастысь. А большинство погибли по дорогах, а то так, дэ канава, по куветах […].
[Где хоронили?] – Дэ кого прыйдэця, [в огородах хоронили]. Отут глыныща булы, тут на глыныцях прямо позакопувалы людэй та и всэ. [Памятника нет?] – Нет, кто там, як его уже пэрэпахалы двацать раз там.
[Были такие случаи, что люди людей ели?]
– У нас я ны могу сказать, а ти шо прыходылы з-за Кубани рассказувалы, булы случаи. […] Я в трыцать пятом году йиздыв туды на заробитки, за Кубань, хлиба посиялы, а убирать никому, народа ны було. Тоди з России понавозылы булы сюды багато людэй. Тоже обманулы, кажуть, отам [на Кубани] булкы на деревьях растуть, йижайте. Россия ж тоже голудувала, так як и мы на Кубани. Они попрыижалы, а где, говорят, на каком дереве? […].
[Это приехали вместо тех, кто поумирал?]
– Поумырав, повысылалы, дома пусти стоялы. Ныхвата [еды] в своий симьи, а прышло пухлэ, ну, як ты йёму ны дасы, […].
В 34-м уже було шо йисты, хоть ны так сытно […]. Багато даже. Када дождалы хлиба, и после того помыралы: в апетит наився и всё, организм слабый [и человек умирал]. Дождав хлиба и помырав […].
[…В голод ели рогоз], оно такэ длиннэ ростэ, а в сирёдки структура мучна, и ото йёго сушуть, вытряхують из йёго и пыклы пышкы […]. Прямо зразу на плыту. Тут уже пощитать, постикэ пырыпадэ, чи по половинки, чи по цилий. А потом там есть однэ растение, тоже у речки ростэ, коришочки таки як оришкы, мохнаткы йих называлы. И ото их навытягають, намыють и на жилезку, жарять и йидять. Ракушкы, я як бы ны ракушкы, я б здох бы, а ракушкы мэнэ спаслы […].
Мэнэ исключилы ис школы, – кулацкый сынок, за родителя […] [Забрали отца из-за крепкого хозяйства].